Неточные совпадения
— В Париж и в Гейдельберг. [Гейдельберг —
город на юго-западе Германии, где находился старейший германский университет (основан в 1386 году).]
Опять шел Ромашов домой, чувствуя себя одиноким, тоскующим, потерявшимся в каком-то чужом, темном и враждебном месте. Опять горела
на западе в сизых нагроможденных тяжелых тучах красно-янтарная заря, и опять Ромашову чудился далеко за чертой горизонта, за домами и полями, прекрасный фантастический
город с жизнью, полной красоты, изящества и счастья.
На западе за
городом горела заря.
Запад потухал. Тучка бродила по небу, блуждала, подкрадывалась, — мягкая обувь у туч, — подсматривала.
На ее темных краях загадочно улыбался темный отблеск. Над речкою, что текла меж садом и
городом, тени домов да кустов колебались, шептались, искали кого-то.
Живёт в небесах
запада чудесная огненная сказка о борьбе и победе, горит ярый бой света и тьмы, а
на востоке, за Окуровом, холмы, окованные чёрною цепью леса, холодны и темны, изрезали их стальные изгибы и петли реки Путаницы, курится над нею лиловый туман осени,
на город идут серые тени, он сжимается в их тесном кольце, становясь как будто всё меньше, испуганно молчит, затаив дыхание, и — вот он словно стёрт с земли, сброшен в омут холодной жуткой тьмы.
Досадуя
на их упорство, иногда кажется, вот так бы и
запалил с четырех концов весь
город!..
Четыре фигуры, окутанные тьмою, плотно слились в одно большое тело и долго но могут разъединиться. Потом молча разорвались: трое тихонько поплыли к огням
города, один быстро пошел вперед,
на запад, где вечерняя заря уже погасла и в синем небе разгорелось много ярких звезд.
Вечерняя заря тихо гасла. Казалось, там,
на западе, опускается в землю огромный пурпурный занавес, открывая бездонную глубь неба и веселый блеск звезд, играющих в нем. Вдали, в темной массе
города, невидимая рука сеяла огни, а здесь в молчаливом покое стоял лес, черной стеной вздымаясь до неба… Луна еще не взошла, над полем лежал теплый сумрак…
Кончилось тем, что «приупадавший» дом Долинских упал и разорился совершенно. Игнатий Долинский покушал спелых дынь-дубровок, лег соснуть, встал часа через два с жестокою болью в желудке, а к полуночи умер. С него распочалась в
городе шедшая с северо-запада холера. Ульяна Петровна схоронила мужа, не уронив ни одной слезы
на его могиле, и детям наказывала не плакать.
Он был простосердечен и умел сообщать свое оживление другим. Моя сестра, подумав минуту, рассмеялась и повеселела вдруг, внезапно, как тогда
на пикнике. Мы пошли в поле и, расположившись
на траве, продолжали наш разговор и смотрели
на город, где все окна, обращенные
на запад, казались ярко-золотыми оттого, что заходило солнце.
Здесь был Себех, чтимый в Фаюмэ под видом крокодила, и Тоот, бог луны, изображаемый как ибис, в
городе Хмуну, и солнечный бог Гор, которому в Эдфу был посвящен копчик, и Баст из Бубаса, под видом кошки, Шу, бог воздуха — лев, Пта — апис, Гатор — богиня веселья — корова, Анубис, бог бальзамирования, с головою шакала, и Монту из Гормона, и коптский Мину, и богиня неба Нейт из Саиса, и, наконец, в виде овна, страшный бог, имя которого не произносилось и которого называли Хентиементу, что значит «Живущий
на Западе».
Разрезав
город, река течет к юго-западу и теряется в ржавом Ляховском болоте; ощетинилось болото темным ельником, и уходит мелкий лес густым широким строем в серовато-синюю даль. А
на востоке, по вершинам холмов, маячат в бледном небе старые, побитые грозами деревья большой дороги в губернию.
От Самары Волга круто пойдет
на запад, вплоть до
города Сызрани.
В сумерках шел я вверх по Остроженской улице. Таяло кругом, качались под ногами доски через мутные лужи. Под светлым еще небом черною и тихою казалась мокрая улица; только обращенные к
западу стены зданий странно белели, как будто светились каким-то тихим светом. Фонари еще не горели. Стояла тишина, какая опускается в сумерках
на самый шумный
город. Неслышно проехали извозчичьи сани. Как тени, шли прохожие.
— Надежда-государь! — сказал он. — Ты доискивался головы моей, снеси ее с плеч, — вот она. Я — Чурчила, тот самый, что надоедал тебе, а более воинам твоим. Но знай, государь, мои удальцы уже готовы сделать мне такие поминки, что останутся они
на вечную память сынам Новгорода. Весть о смерти моей, как огонь, по пятам доберется до них, и вспыхнет весь
город до неба, а свой терем я уже
запалил сам со всех четырех углов. Суди же меня за все, а если простишь, — я слуга тебе верный до смерти!
Третья, могилёвская, должна была собраться у Черноручья, утвердиться в Могилёвском уезде, в лесистой местности между Кручею и Полесьем и, возмутив околицы Бобрского и Толочинского приходов, действовать
на северо-западе от Могилёва. Ходили слухи, что две эти шайки, подняв население, должны были соединиться и начать военные действия нападением
на город Сенно.
— Надежда-государь! — сказал он. — Ты доискивался головы моей, снеси ее с плеч, — вот она. Я — Чурчило, тот самый, что надоедал тебе, а более воинам твоим. Но знай, государь, мои удальцы уже готовы сделать мне такие поминки, что останутся они
на вечную память сынам Новгорода. Весть о смерти моей, как огонь, по пятам доберется до них, и вспыхнет весь
город до неба, а свой терем я уже
запалил сам со всех четырех углов. Суди же меня за все, а если простишь, — я слуга тебе верный до смерти!
Довудцы, — как мы сказали, — притаились в своих гнездах или уехали в
город, иные пробирались лесами
на запад.
— Помните, милые дети, — говорил он с несколько польским акцентом, — Королевство Польское тянется с
запада от границ Пруссии и Австрии до Днепра в разрезе
города Смоленска, с севера
на юг от Балтийского моря до Карпатских гор и с юго-запада от границ немецкой Австрии до Киевской губернии включительно.